Критики марафонского бега рассматривали его как спортивный фанатизм, распространившийся с Олимпийскими играми, преувеличенное желание превзойти границы человеческих способностей на глазах тысяч зрителей. Видные журналисты Англии, Германии, США, Скандинавии и других стран при­держивались сходного мнения: марафон стал ненор­мальным отклонением в развитии спорта. Но немно­гие журналисты имели в этой области непосредствен­ный опыт, а к мнению самих спортсменов не очень прислушивались.

Бег 1908 года имел также и некоторое политическое значение. Американский президент Теодор Рузвельт выразил некоторое сомнение по поводу целесооб­разности соревнования, влекущего за собой столь­ко разногласий и шума. Одновременно с этим он использовал достижения спортсменов как символы национальной мощи и силы. Он также охотно при­ветствовал и окружал себя знаменитыми спортсме­нами. В одном из частных писем Рузвельт выразил недовольство по поводу того, что на стадионе Уайт Сити итальянцу помогли дойти до финиша; в своем патриотизме президент полагал, что таким образом англичане пытались принизить победу Америки.

Летом и осенью 1908 года Дорандо Пьетри был самым известным в мире спортсменом. Дисква­лификация усилила симпатии к невысокому чело­веку с большими глазами и элегантными усами. В Лондоне в его пользу был организован денежный сбор, собравший 300 фунтов, на родине его также не обделили. Непосредственно после игр в Лондоне стоило Пьетри появиться, например, на сцене теат­ра, народ поднимался и начинал аплодировать ему. В Пьетри было нечто галантное, в его скромности, сочетавшейся с благородством, это замечали и худож­ники. Журналисты и карикатуристы многих стран стрались заработать на этом. Американцы назвали мелодию Ирвинга Берлина «Дорандо». Фильм об Олимпийских играх 1908 года собирал полные залы в США и Европе.

Американцы поддерживали желание заработать на лондонских событиях 1908 года. Чтобы обеспечить устроителям хороший доход, действие должно было разворачиваться на арене, а в Америке это означа­ло—в закрытом помещении, так что публика могла, заплатив хорошие деньги, увидеть все происходящее в непосредственной близости. В течение четырех месяцев после Лондона Дорандо и Хейес выступали перед 12 000 американских зрителей в Нью-Йорке. Их, как боксеров, выводили на арену, толстым слоем стелился сигарный дым, бег держал зрителей в на­пряжении. Оба были одеты в ту же форму, что и в Лондоне, не считая рекламы сигар на майке Дорандо. Здесь находились щедрые спонсоры.

Итальянец взял реванш в совершенно невозмож­ной обстановке, итальянские иммигранты даже вы­скочили на дорожку и пробежали с ним два последних круга. Так был дан толчок целой серии марафонских забегов в США, когда двое вызывали друг друга и спорили на хорошие суммы, в то время как их орга­низаторы загребали прибыль с таких соревнований. Привлеченные возможностью заработка, бегуны вы­ступали на так называемых марафонских цирках, со­биравших в 1908—1911 годах большое количество на­рода и получивших в прессе названия «Марафонская лихорадка» и «Марафонское безумие».

Критикам профессионального спорта и марафо­на бег на деньги, появившийся после Олимпиады 1908 года, виделся явлением отрицательным.

Но критики не спорили, что организованный спорт породил новых героев. Они были, так же как и все остальные, из плоти и крови, но занимали недо­сягаемые высоты и удовлетворяли древнюю людскую потребность в героях. Герои давали вдохновение и уверенность, они указывали путь людям в необъят­ном мире. Они были и легко узнаваемы и при этом превосходили человеческую природу. Чувствовалось нечто мистическое, когда Дорандо и его конкуренты бежали к финишной черте — как в классической дра­ме. От марафонцев веяло каким-то самозабвением, напоминавшим о монашеской жизни. Обладали ли они знаниями, недоступными другим?

Драма, участником которой стал Дорандо, повлек­ла за собой интерес к легендам, связанным с бегом на длинные дистанции и дискуссии об опасности ма­рафонского бега для здоровья человека. На марафоне имел место и смертельный случай, это произошло на Олимпиаде в Стокгольме в 1912 году, когда пор­тугалец Франсишку Лазаро не выдержал палящего солнца. Пробежав три мили, он упал на землю, его тотчас подхватили медики, но он скончался, проведя без сознания четырнадцать часов.

Принимая во внимание события 1908 и 1912 годов, понятен общий спад интереса к марафону в последу­ющие годы. Дискуссия о том, насколько бег был вре­ден для сердца, продолжалась несколько лет. Врачи ошибочно полагали, что низкий пульс и большое сердце создавали группу риска. Они считали, что кровь, которую нагоняет чрезмерно большое сердце, слишком сильно давит на стенки сосудов и что «дав­ление» сокращает жизнь бегуна.

Сам по себе марафон считался рискованным видом спорта, несмотря на то что исследователи из Бостона утверждали, что сердце справляется с такими нагруз­ками. Марафон не был вреднее других видов спорта, которыми занимались молодые люди.

Самое основательное исследование было предпри­нято в 1909 году в США. Группа врачей организо­вала марафонский бег в Питтсбурге. Все пятьдесят пять участников заполнили анкеты, указав при этом сведения, касающиеся истории болезней, питания, тренировок, потребления алкоголя и табака. Врачи измерили величину сердца, звук сердцебиения, пульс и взяли анализы мочи до и после бега. Несмотря на тяжелый путь по пересеченной местности, врачи не обнаружили перманентных изменений в организме спортсменов.