В Центральной Европе скороходы появились в XV веке, среди них были нанятые на постоянную рабо­ту, но были и скороходы-поденщики, выполнявшие поручения купцов и помещиков. Вот одно из харак­терных распоряжений, устанавливающее отношения между крепостным и господином: «Ты будешь слу­жить ему шесть дней в неделю, а на седьмой — при­носить вести».

В польском Вроцлаве в 1573 году сорок вестни­ков подчинялись одному верховному скороходу. Некоторые из них имели хорошее жалованье, охра­ну и пользовались привилегией не служить в армии. Хотя Центральная Европа была раздроблена на мел­кие государства, что часто сокращало расстояния, так как располагавшимся по соседству государствам было проще контактировать друг с другом, вестники за день могли пробегать более ста километров. Они получали вознаграждение в зависимости от рассто­яния и не зарабатывали ничего, если не выполняли своей работы. В XVII веке немецкие вестники ор­ганизовали свой профессиональный союз, о чем се­годня свидетельствуют такие фамилии, как Лойфер, Лёпер и Ботт («бегун», «вестник»). Профессия эта час­то передавалась по наследству.

Предписания, даваемые скороходу, касались мар­шрута и человека, к которому он держал путь. Маршруты часто получались извилистыми, и вестникам было что порассказать. Норвежское выражение «бегун и врун» говорит о том, что вестников, когда они возвращались в город, усталые и готовые к новым распоряжениям, так и тянуло приврать и сбол­тнуть чего-нибудь лишнего.

Велик был соблазн помолоть языком, когда любо­пытные горожане толпились вокруг человека, кото­рый много странствовал и поэтому мог рассказать много новостей. Было нечто экзотическое в прибы­тии вестника, в том, как его пропускали в городские ворота, и в его заключительном рывке к заданной цели — целый ритуал, включавший в себя выкрики­вание новостей или передачу документов — а читать в тогдашнем обществе умели немногие. Вовсе не все вестники были грамотны. Рассказывают, будто один скороход, отправляясь в дальний путь, выдрал себе волосы и записал послание на лбу. Волосы отросли, и получателю пришлось отстригать их, чтобы прочи­тать написанное. Вестники должны были рассказы­вать новости за чаевые, если же они отказывались, это влекло за собой штрафы и запрет на профессию. Невыполнение обязанностей каралось строго.

По сравнению с оседло живущими людьми вест­ники обладали и богатым опытом путешествий, и большими способностями. Они принадлежали про­фессиональной группе, для которой были открыты государственные границы, они встречались с пред­ставителями элиты, хотя сами были незнатного про­исхождения. Вестников уважали, и эта работа была одной из ступеней на пути к повышению социально­го статуса.

Запрещалось препятствовать вестникам или при­чинять им вред. Они пользовались дипломатичес­кой неприкосновенностью (даже в военное время) и беспрепятственно пересекали поля сражений, разнося послания и обслуживая переговоры. Сами послания, хорошо защищенные от дождя и ветра, находились внутри палки или посоха, которые они носили с собой. Некоторые вестники носили флягу с вином на конце палки и прикладывались к ней в пути, другие носили яйца вкрутую и прочую до­рожную пищу. У них был специальный костюм, ок­рашенный в цвет их города, и еще одна палка, ко­пье или короткий меч, чтобы защищаться от собак, разбойников и других недругов. Щит с изображени­ем герба города позволял судить о происхождении вестника.

В Германии эпоха вестников закончилась пример­но в 1700 году. Дороги становились лучше, коммуни­кации налаживались, передвигаться стали на лоша­дях — это привело к тому, что в скороходах больше не нуждались, в то время как почтовая система, на­против, набирала обороты. Впрочем, в 1712 году все­го четыре человека спокойно разносили всю берлин­скую почту. Постепенно задачи скороходов перешли к почтальонам. В то же время почтовый оборот уве­личивался за счет газет, журналов и многочисленных личных посылок.

Городские вестники, оставшиеся в XVIII веке без работы, нашли себе новое применение. Короли и знатные дворяне выпускали вестников вперед, что­бы те выкрикивали известия об их прибытии на праздниках или собраниях. Обоз с лошадьми редко двигался быстрее восьми-девяти километров в час, и крепкий парень легко уходил далеко вперед.

Изначально у таких глашатаев была другая зада­ча. В XVI веке дороги были настолько скверными, что слуги выпрыгивали перед каретой, чтобы найти твердый участок пути для господина. Постепенно они стали обеспечивать комфортное путешествие и светить факелами перед обозом. Они часто выдви­гались широкой колонной, такую процессию было легко узнать. Ее было слышно за много километров, как будто путешествовал турецкий султан, в шуме можно было различить звон колокольчиков, скрип тележных колес, песни и громкие разговоры вест­ников.

Персидский султан в XVI веке содержал штат из ста бегунов, которых называли пеирлы. Когда султан путешествовал по стране, они выпрыгивали по обе стороны от кареты и кривлялись и дурачились, раз­влекая султана. Среди бегунов у султана были фа­вориты, которые засовывали себе в рот продыряв­ленные серебряные шарики и медленно жевали их, как лошади уздечку. В руках у них были приторно- сладкие сушеные фрукты, которые они ели, когда во рту начинало сохнуть. Это было очень удобно в такой жаркой стране, как Турция.

Объявление в одной из газет Вроцлава позволяет судить о том, какие требования предъявляли дворяне к бегунам:

Требуется бегун. Нужен молодой вестник с хоро­шей фигурой и приятной внешностью, выбритый и остриженный, с хорошими манерами, быстро бе­гающий и выдерживающий большие расстояния. Если таковой найдется, ему следует обратиться до двадцать восьмого числа сего месяца в замок в Краскове, где ему предложат работу на очень вы­годных условиях.

Если откликалось несколько равноценных кандида­тов, устраивался отбор.

Английский герцог Куинсэбэри усаживался на балконе на Пикадилли и наблюдал за кандидатами, с которых ручьями струился пот. Те, что меньше по­тели и выглядели менее усталыми, получали место.

— Ты нужен мне, парень, — говорил герцог выдер­жавшему испытание. А если кандидат был изящно одет и элегантно двигался, то его шансы возраста­ли. Рассказывают, что бегуны привлекали женщин, и на рисунках их изображали ладно сложенными и волевыми. Они были бодры и подвижны в отличие от дряблых дворян, их легко узнавали по худощавым лицам и стройным телам.

В Англии вестников называли running footmen, начиная с XVII века они служили у знати, состав­ляя конкуренцию лошадям. Бегун должен был быть молодым и здоровым холостым мужчиной с хорошо развитыми ногами. В зрелом возрасте его порой на­значали дворецким, передав трудоемкую работу бо­лее молодым преемникам. Бегуны должны были по­виноваться указаниям незамедлительно и выполнять свою тяжелую работу вне зависимости от времени года и суток.

Однажды шотландский граф Хоум послал свое­го лакея поздним вечером с важным посланием в Эдинбург, расположенный в пяти милях от поместья. Утром, спускаясь к завтраку, граф увидел похрапы­вающего на скамейке лакея. Неужели он позабыл о чести и заснул? Граф пришел в ярость и хотел уда­рить лакея, как вдруг внезапно понял, что тот был в Эдинбурге ночью и вернулся назад.

Если у хозяев появлялась какая-нибудь сумасброд­ная идея, если им нужно было что-то отнести, или передать, или забрать склянки с лекарствами у докто­ра, или удивить дамского ухажера подарками, за дело принимались скороходы.

Чувство принадлежности своему сообществу и профессиональная гордость были у них очень разви­ты. Об этом свидетельствует случай в Милане весной 1751 года, когда скороходы, находившиеся в услужении у дворянина, увидели полицейских с портупеями и в обуви с разноцветными лентами. Они полагали, что эти предметы одежды являются привилегией скорохо­дов, и просили полицейских не нарушать этого поряд­ка. После того как те отказались, бегуны набросились на одного из полицейских и заставили его снять обувь прямо посреди улицы. Они угрожали убить полицей­ского, если такое будет продолжаться: «Они уже были готовы броситься друг на друга, когда пришел губерна­тор и приказал полицейским не носить больше голубые портупеи, а ленты на их обуви должны были быть того же цвета, что и сама обувь. Обе стороны были удовлет­ворены и разошлись, не вступив в столкновение».

Быстро доставлять известия было для бегунов де­лом чести, и они не щадили себя. Зачастую молодые люди выдерживали не более трех-четырех лет подоб­ной службы, многие очень рано умирали. Но были и такие, кто служил и по двадцать, и по сорок лет, как, например, Генрих Эрке, который находился в услу­жении великого герцога Мекленбургского в течение 43 лет, начиная с 1790-х годов Состарившись, он за­нялся обучением своих молодых преемников и имел в подчинении одиннадцать человек, в том числе троих сыновей.

Эрке относился к работе серьезно. Он устанавли­вал для своих учеников режим питания, показывал им дыхательные упражнения и учил географии. Он советовал дышать через нос и сдавливать бока, если они ощущали колющую боль, — еще они пили бо­леутоляющие травяные настойки. Одна из историй, рассказываемых посыльными, гласила, что некий бе­гун сделал себе операцию по удалению селезенки — лишь бы избежать этих болей. Может быть, так оно и было, а может быть, это лишь досужие вымыслы. Тренировались бегуны в тяжелой обуви, они бегали по свежевспаханной земле или песку, стараясь выше поднимать колени. Перерыв наступал, когда группа совершенно выматывалась.

—Эрке знал, что бегунов для знати тренирова­ли во многих европейских странах XVIII века. «Медицинский справочник для бегунов», изданный во Вроцлаве в 1782 году, содержал указания, позво­ляющие бегать быстрее, повысить выносливость и избежать проблем с пищеварением. Приведенные там рецепты едва ли можно назвать допингом. Доверием такие книги пользовались, так как конку­ренция была жесткой, а сама профессия требовала выполнения таких сложных задач, как, например, бег наперегонки с лошадьми. Повозка, запряженная шестеркой лошадей, могла запросто проиграть бегу­ну на пересеченной местности или в узких улочках и тесных переулках. Хотя на ровной местности, на хорошей дороге у лошади, конечно, было большое преимущество.

Для знати было важно иметь быстрых лошадей и выносливых скороходов, так как и те и другие не только выполняли конкретную работу, но и свиде­тельствовали о статусе владельца. В Вене начала XIX века предпочтение отдавалось бегунам из Италии, в то время как во Франции большей популярностью пользовались баски. Пользовались спросом и бегу­ны из Валахии. Считалось за честь получить место при дворе и влиться в окружение короля, князя или кайзера в его замке. Часть почета придворных бегу­нов, получавших пропуск в мир сказки, доставалась их семьям и родным местам. В начале XVIII века при королевском дворе в Вене служили четырнадцать бе­гунов.

В конце XVIII века сотни бегунов потеряли работу, так как профессия практически исчезла вследствие социальных изменений. Французская революция усилила позиции демократии и ослабила благососто­яние знати. В Англии и Германии количество бегу­нов также значительно сократилось. Знать стала бо­лее трезво смотреть на вещи, и бегуны уже не давали прежнего статуса.

 «Бегать как баск» — так звучала французская по­говорка о жителях горных районов Страны басков. Потеряв работу при дворах знати, баскские бегуны начали бегать наперегонки по двое — эти бега на­зывались коррикаларис, — их участники, согласно традиции, были одеты в рубахи, сандалии, длинные штаны и шарф вокруг живота.

Баски предпочитали длинные дистанции — не менее десяти километров, а то и двадцать, и трид­цать. В отличие от английских бегунов, баски не бегали по заданным маршрутам. Им была предо­ставлена свобода в поиске наилучшего пути к цели, а умение ориентироваться в пространстве вкупе с изобретательностью имели решающее значение при передвижении по пересеченной местности. Четко определено было только место старта и финиша. По мере того как бег наперегонки набирал популяр­ность в Стране басков, целые деревни и города на­чинали оказывать поддержку своим бегунам. Чтобы соревнования были более справедливыми, строили отдельные трассы, на которых в остальное время бе­гали ради удовольствия.

В Вене традиция содержать бегунов при дворе была настолько развита, что знатные люди имели своих рассыльных даже в XIX веке — это была целая гильдия бегунов, со своими мастерами и подмасте­рьями и жесткими условиями приема. В Вене, чтобы быть принятым в подмастерья, кандидат должен был выдержать ежегодный весенний экзамен, а перво­го декабря ему устраивался забег на 18 километров. Начиная с 1822 года, он стал проводиться первого мая в Пратере.

Многие венцы в тот день просыпались пораньше, чтобы увидеть «Праздник бегунов в Пратере». Ближе к пяти утра к месту старта стекались первые люди, хотя само соревнование начиналось в шесть. То были тренеры и секунданты, а также зрители, купившие билеты и расположившиеся на трибуне, прямо у па­латки — публика самого разного рода, пешие и кон­ные, все нарядно одетые и напряженно ожидающие исхода соревнования. Собиралось около трех тысяч человек, в ожидании начала они слушали турецкую музыку в исполнении военного оркестра.

Десять—двенадцать бегунов готовились, надевали легкую обувь из мягкой зеленой кожи, узкую шнуро­ванную одежду и головной убор с символикой своих домов. Обычно их форма была красной, голубой или зеленой, но на весенние бега многие отправлялись в белом. На принадлежность бегуна указывал только его головной убор. В руках они держали кнут, кото­рый изначально предназначался для защиты от злых собак. Тот же кнут, однако, нужен был и для того, чтобы разгонять зрителей, которые порой толпились на слишком узких улочках.

Это были особые бегуны — по одному от каждого хозяина, — которые делали все для победы. Хозяева следили за подготовкой и давали тренерам указания за месяцы до соревнований. Победа значила очень много — о ней говорили долго и не только в аристо­кратических кругах.

— На старт! — кричал арбитр, а затем называл име­на бегунов и их хозяев. Имена бегунов особого инте­реса не представляли, все внимание — независимо от исхода — было приковано к хозяину. Раздавался стартовый выстрел, бегуны срывались с места, сопро­вождаемые безудержным ликованием зрителей, за ними скакали всадники и экипажи, а также тележка, в которой находился врач, на случай если кому-то по­надобится экстренная помощь. Оркестр поддерживал праздничную атмосферу. Бегуны, с трудом переводя дух, мчались по улицам, а публика кричала и подбад­ривала их, хлопала по плечам и с интересом следила за своими любимчиками. Случалось и так, что неко­торые валились на землю и лежали там, окруженные толпой; им требовалась помощь, и врачи пытались поднять их на ноги. Во имя своего господина бегуны были готовы на все, они знали, что призовые места — это путь к почестям, денежному вознаграждению и славе.

Когда первый бегун достигал финиша, публи­ка начинала скандировать «браво!», здесь же можно было услышать громко выкрикиваемое имя хозяина. Хозяин спешил поздравить своего бегуна и купался в лучах славы. Такие минуты оправдывали все усилия и затраты.

На плечи финишировавшим набрасывали одеяла и всячески о них заботились. Первых троих под бой барабанов вызывали для получения награды, победи­тель получал особую честь — знамя с изображением орла. После этого все уходили под знаменем, троим лучшим бегунам предлагали завтрак в кафе, а у пос­тавленных на кон денег появлялись новые хозяева. Ставки имели большое значение, но австрийцы были не такие большие охотники до азартных игр, как ан­гличане.

Длина дистанции в парке Пратер так и не была точ­но измерена, но время забега известно — в 1845 году Франц Вандруш победил, пробежав ее за сорок ми­нут. Ни зрители, ни участники не замеряли время — важно было лишь, кто занял три первых места. Само мероприятие напоминало карнавал, так как спорта в сегодняшнем понимании в Вене тогда еще не сущес­твовало.

Бега 1847 года оказались последними. После рево­люции 1848 года в Австрии соревнования не возоб­новлялись, да и дворяне больше не держали бегунов. Кто-то из них подался в камердинеры, другие стали выступать, последовав примеру бегунов, находив­шихся в услужении в других странах. Лучшие венские бегуны были известны далеко за пределами Австрии и пользовались своей славой для привлечения вни­мания.

Бег наперегонки не был чем-то принципиально новым, это была известная цирковая традиция. Во многих странах, особенно в Англии, бег принадле­жал к числу рыночных развлечений. Немецкие и авс­трийские бегуны объездили всю Европу, были они и в России, где удостоились царской аудиенции. Быть таким бегуном было очень почетно, из своей славы можно было извлечь немалую выгоду. Бегуны следо­вали за акробатами и артистами, которые путешес­твовали от города к городу по хорошо проторенным маршрутам, останавливаясь во владениях знатных людей, князей и наиболее значимых городах. Среди них были и те, кто не служил раньше при дворе, а просто присоединился к бегунам и стал частью пес­трой толпы бродячих артистов. Это были маленькие группы акробатов, часто даже целые семьи, которые занимались хождением по канату, балансировочны­ми и силовыми трюками. Как правило, это были вы­ходцы из Южной Европы.

Бегуны конкурировали не только между собой, но также и с опытными скоморохами. Чтобы выдержать жесткую конкуренцию, бегуны все более расширяли сферу своей деятельности и рекламировали себя еще и как скоморохов, делая это с безудержной фанта­зией.

Один только вид незнакомых, непривычно оде­тых людей в маленьком, сонном городке давал пищу множеству слухов и усиливал любопытство жите­лей. Прохаживаясь по улицам, а скоморохи собирали довольно много публики, особенно если играли на музыкальных инструментах и кричали что-нибудь на незнакомом языке. Они останавливались на го­родской площади, глава балагана трубил в трубу, по­очередно поворачиваясь в направлении всех четырех сторон света, и объявлял место и время представле­ния. Если такого шествия оказывалось недостаточ­но, начало представления возвещалось барабанным боем, скоморохи также изготавливали листовки и зачитывали их вслух перед домами. Расклеивать плакаты могли себе позволить только наиболее со­стоятельные, так как это стоило намного дороже, чем дать объявление в газете. Но так как далеко не все горожане были грамотны и читали газеты, зна­чительная доля рекламы приходилась на слухи и уличные крики.

Нравиться публике было основной задачей и жиз­нью бегунов, поэтому каждый раз они припасали для зрителей что-нибудь новенькое. Для выступлений им требовалось разрешение местных властей. В некото­рых городах им, как и другим скоморохам, приходи­лось отдавать десять процентов дохода в службу помо­щи бедным и до трети доходов в пользу нуждающихся горожан.

Бегунам не хватало поддержки знати. То же самое касалось художников и писателей, которым приходи­лось самим добывать себе заработок, в то время как раньше им покровительствовала знать. Зато теперь бегуны — мужчины и женщины — могли выступать самостоятельно — при условии, что у них была бума­га, полученная от короля или какого-нибудь знатно­го человека и подтверждающая серьезность их наме­рений.

Бегуны надолго стали частью уличного пейза­жа. Уже в середине XIX века публике хотелось че­го-то особенного, а не только забегов на скорость. Некоторые одевались в здоровенные шляпы и кра­сочные костюмы и меняли одежду во время пред­ставления. Вильгельм Гебель из Пруссии, пробегав­ший четыре версты за двенадцать минут (1 верста = 1,067 км), придавал большое значение комизму: бегал в доспехах, с тяжелой ношей или сажал на спину ста­рушек.

К числу быстрейших принадлежал также немец Петер Баюс, родившийся в 1795 году. Так как спрос на скороходов в Германии и соседних странах пошел на убыль, он подался в Англию, где завоевал себе славу отличного бегуна. Когда он в 1824 году вернулся на родину, его взял в услужение великий герцог Гессен-

Дармштадтский. Таким образом, Баюс стал одним из тех немногих, кто сначала побывал вольным бегуном, а потом нанялся на службу.

Он худощав, немного вытянутое лицо, сильные ноги и жилы, его голова размером не более одной восьмой всего тела, впалая грудь, пропорциональ­ные ноги, несколько оттопыренные уши, сильные руки и ступни. Он никогда не болеет, ест и пьет мало, по природе своей флегматичен, при самых больших, чудовищных нагрузках он бледнеет в лице, но у него не поднимается температура, у него никогда не бывает, даже если он бежит против вет­ра, давящих или колющих болей в груди и животе.

Баюсу требовалось восемнадцать минут, чтобы пре­одолеть расстояние, на которое пешим людям требо­валось не меньше часа, — шесть километров. Баюс, огромный и сильный как медведь, мог, не останавли­ваясь, нести груз в сто килограммов в течение полу­часа, и сто пятьдесят килограммов четверть часа. Он воплощал редкое сочетание крупной фигуры и легкой кости, он был одинаково хорош на любых дистанциях и стал народным героем, о котором слагались песни и истории. В народе его называли «оленья нога», и пи­сатели просчитывали, что ему потребуется 150 дней, чтобы обежать вокруг Земли в своем темпе.

Будучи видным представителем вымирающего со­словия бегунов, Баюс решил снова попробовать себя в беге на скорость в 1844 году. Само собой, он про­бежал тридцать километров за два часа, но, соревну­ясь с молодыми соперниками, свалился на землю и, спотыкаясь, вернулся назад. Хотя Баюс для своего возраста бежал удивительно быстро, соревнования с лучшими молодыми бегунами он не выдержал.

В континентальной Европе забеги на скорость были наиболее популярны в 1840-х годах. Современный спорт появился в середине XIX века, именно тогда

различные забеги перестали быть редкостью, в том числе и потому, что бег глубже вошел в жизнь обыч­ных людей, стали появляться спортивные объедине­ния и союзы.

Бегуны выполняли важные задания вплоть до се­редины XIX века — их использовали для предупреж­дения об опасности или просто для связи. По мере того как рыцари, конные повозки, поезда, телеграф и телефон брали эти задачи на себя, бегуны отступали на второй план. Они бегали на большие и маленькие расстояния, поодиночке и группами, ради веселья и за деньги. Когда они исчезли, у людей появились дру­гие причины бегать.

В перспективе мировой истории современный ор­ганизованный бег — новый вид деятельности. А вот прошлое бега гораздо богаче, чем подсчет времени и рекорды, хотя и они являются частью общей картины. Мы проследим развитие бега с древнейших времен и увидим, как бегали люди в разных странах в разные времена. Мировая история бега не столь проста, как может показаться сначала. Порой она преподносит очень неожиданные сюрпризы, хотя сам по себе бег, конечно, не менялся.

Когда же человек, собственно, начал бегать?